Еще до начала войны 1941 года школы перевели на изучение немецкого языка. Все были уверены, что нам придётся воевать с немцами, а знание языка противника поможет победить его.
В семь лет я пошёл в школу и учился как все; в четвертом классе стали изучать немецкий язык. Кое-какие слова мы знали; фронтовики после войны часто в разговор вставляли немецкие словечки.
Стали учить немецкий язык, а вместо того, чтобы учиться разговаривать на этом языке, мы склоняли артикли, спрягали глаголы, но не могли связать пару слов по-немецки.
Прошло много лет – я женился. Жена тоже изучала немецкий язык и овладела им так же, как и я. У нас родилась дочь Алёнка; когда ей исполнилось пять лет, она целый год с бабушкой ходила в кружок английского языка. Обучение языку было другое по сравнению с тем, когда учился я: за год Алёнка уже могла поддерживать разговор, научилась считать и знала много английских стихотворений.
В 1971 году мне предложили преподавать в Каирской консерватории. В Египте все знали английский язык и свободно на нём разговаривали. Я не знал ни какого языка, кроме русского, но меня выручало то, что в музыке используются специальные термины, которые знают во всём мире и это облегчало мне работу. Приехали мы в Египет, было сложно, но дочка нас выручала; на работе мне дали переводчицу, так что всё устроилось.
Мы с женой решили заняться английским серьёзно, но то пренебрежение к языкам, заложенное нам в школе, мы не смогли преодолеть и у нас ничего не получилось. Так выучили по-арабски обиходные выражения, магазинный репертуар и больше не напрягались. Дочка продолжала общаться по-английски и в этом преуспела.
Я работал в Каире два года, на второй год Алёнке исполнилось семь лет и мы отдали её в английскую школу. Стоило обучение очень дорого, но мы пошли на это, помня свои неудачи с языком. В школе учились ребята различных национальностей, но в основном арабы. Дочка спокойно с ними общалась, играла, и за год она научилась прилично говорить по-английски. По приезде в Москву она поступила в английскую школу, также эту школу окончил и мой внук.
Через несколько лет мне предложили работать в Алжире, а там все разговаривали по-французски. Я даже и не стал пытаться овладевать французским; арабский я ещё помнил и кое-как мог объясниться. Дочка училась в школе, а жена осталась с ней в Москве; правда они приезжали ко мне в Алжир на каникулы.
За границей я, да не только я, а все русские чувствовали себя очень неуютно. Наше незнание языков очень роняло нас в глазах аборигенов, хотя в профессиональном отношении мы были на десять голов выше немцев, итальянцев, французов, работающих в станах Азии и Африки. В этих странах все простые люди, начиная с детского возраста, свободно владели тем языком, колонией какой страны они были.
Мне было очень стыдно, когда я при помощи рук пытался объясниться с иностранцами, ловя на себе их насмешливые взгляды. И я рад за нашу молодежь, многие из которых сейчас владеют каким-то иностранным языком, а то и несколькими.
Советский Союз был закрытой страной; наши граждане за границу не выезжали и к нам приезжали очень немногие; да и общаться с иностранцами опасались, чтобы не попасть под подозрение. Иностранные языки учили постольку-поскольку, а по-настоящему языки изучали только в тех вузах, выпускники которых потом работали за границей.
Сейчас каждый русский может свободно выезжать в любую страну, получив визу, и к нам приезжают много иностранных туристов. Так что владением одним, а то и несколькими языками, стало просто необходимым. Я до сих пор сожалею, что не владею никаким иностранным языком, но что делать, я жил и учился в другое время, а времена не выбирают.
Е.П. Алексеев, д. Лужное, 2018 г.,
